У меня никогда не было столько эмоций. Здесь и мальчишеская страсть, желание обладать, сделать своей. Ревность, сомнения, снова ревность. Для меня все это в большинстве своем незнакомо и давно забыло.

С женой все было иначе, я знал, что она моя и ничья больше, а потом жил и боялся предать ее память, нарушить даже после смерти данную когда-то клятву любви.

С Евгенией все иначе, запутаннее, сложнее, а всему виной мое недоверие и нежелание менять привычный уклад жизни. Страх предательства, что меня могут использовать в своих интересах, а ведь должен трезво рассуждать и делать выводы, но получается с трудом. Первая реакция на то, что она беременна, была неоднозначной, полное отрицание.

Потом, когда уже успокоился, вспоминая наши каникулы в деревне, где я и не думал предохраняться, брал эту женщину где хотел и когда хотел, дурея от ее отзывчивости и чистоты эмоций, понял, что все может быть. Но ведь так всегда — до нас доходит очевидное в последнюю очередь, я не исключение, я не робот, а живой человек.

— Надо бы позвать Шустова в офис, да прижать хорошо, там бы поговорили. Опасно так ходить где попало в такое неспокойное время.

— Нормально все, поговорим, заодно и пообедаем нормально, а не тем, что разогрели в джете. А прижать надо было его раньше, только мы же все что-то высчитывали да просчитывали, да, Макс?

Савельев хотел что-то ответить — как всегда нытье в свое и своей бездарной службы охраны оправдание, но мне позвонили.

— Да, Машенька, привет, как дела?

— Папа, что случилось?

— В каком смысле?

— Такой голос, «Машенька» да «как дела», мне это уже не нравится.

— Ты звонишь, чтоб отчитать меня? Но даже это приятно. Вы уже вернулись?

— Нет, через пару дней. Денис увлекся дайвингом, сказал, что это его последний нормальный отпуск, дальше он будет пахать не покладая рук на империю Дымова.

— Какой, оказывается, у меня умный зять, но что пулю получил, так это дурак.

— А не получил бы, так ты бы меня ему не отдал.

— Точно, не отдал бы.

— Люблю тебя, пока.

— До встречи, милая.

Мои дочери — самое важное и святое, что есть у меня, для них я сделаю все. Только ради них я не опустился после ухода жены, не спал ночами у их кроваток, менял Машке пеленки. Няни помогали, но это не то. Боялся как ненормальный за их жизни, старался проводить больше времени, таская с собой на переговоры и встречи. Но мысль о том, что я скоро могу еще раз стать отцом, для меня все еще слишком фантастична и нереальна.

— Приехали.

— Пойдем, раз приехали.

Охрана обступила меня как некую кинозвезду, в ресторане было совсем немноголюдно. Фима сидел у окна, пил кофе, при виде нас с Савельевым нервно поправил яркий шейный платок.

— Ефим Петрович, как отобедали?

— Х-х-хорошо.

Сажусь рядом, Макс ушел делать заказ, чтобы нашей приватной беседе никто не мешал.

— А расскажи мне, Фима, откуда ты взял продавца на тот ресторан, который ты мне предложил осенью?

— Так это, знакомый предложил, ну, ты знаешь, Владимир Сергеевич, у меня таких денег нет, я вот тебе, можно сказать, самое лучшее готов отдать.

Шустов ерзал на кресле, краснел, потел.

— Ты чего так нервничаешь? Или я помешал чему? У тебя свидание?

Приборов и посуды на столе было на одну персону, но скатерть напротив смята, а у небольшой вазы с живыми цветами лежали мужские часы. Посмотрел за Фимино плечо, через два столика сидел парень, склонив голову, копался в телефоне. Да, вот так и становишься неловким свидетелем чужих слабостей. Не думал, что Шустов гей, а еще спрашивал меня, трахаю ли я свою секретаршу.

— Так ты про Котова хотел знать?

— Да, рассказывай, — Ефим, конечно, странный, но уже черт с ним, у меня свой интерес.

— Года три назад познакомились, приличный мужик, симпатичный такой.

— Вот давай без впечатлений.

— Да, — Фима потер руки, вновь поправил платок, хотел оглянуться, но передумал. — Он приносил очень интересные антикварные вещи, книги старинные, керамику, была гравюра, я покупал — все по высокой цене, естественно. А в начале осени он мне предложил купить помещение почти в центре, старинный дом, отличная база для офиса — да для любого заведения, да еще с действующим рестораном. Цена меня удивила, хотел себе оставить, но тебе, Владимир Сергеевич, как мною глубокоуважаемому человеку, отдал от чистого сердца.

Вот же дерьмо какое этот Славка Котов, за спиной жены таскал антиквариат, который ему не принадлежал, естественно, а потом решил играть по-крупному: сорвать куш, зная, что Женя никуда не побежит, не станет заявлять в полицию.

— Заливаешь ты соловьем, Фима.

— Да вот тебе крест, — Шустов нелепо перекрестился, выпучил глаза.

— А завод тебе мой, для чего был нужен? Ты ведь его хотел взамен отличного по цене помещения?

— Как сказать-то?

— Да говори как есть, я сегодня добрый пока.

— Ты ведь знаешь, я особо люблю оружие времен второй мировой, так на том месте, где завод, построенный в позапрошлом веке еще, во время войны были жестокие сражения. Когда немцы оккупировали территорию, там у них был склад и штаб, а когда отходили, все закопали в катакомбах и лабиринтах.

— Как интересно. Да там уже все местные и черные копатели разворовали, думаешь, что-то осталось?

— Если бы я не был уверен, то не просил бы продать, — Фима выдохнул, расслабился, откинулся на спинку кресла.

— Хорошо, все нюансы мы обговорим, но ты мне вернешь все, что принес и продал тебе Котов. Все. Ты услышал меня?

Фима, капризно поджав губы, кивнул, соглашаясь со мной. Мы с ним довольно мило простились, но обедать не стали. Тянуло совсем в другое место, сердце чувствовало, что моя женщина совсем рядом, здесь, недалеко ее дом.

Выйдя на крыльцо, снова посмотрел в голубое небо и лишь успел вдохнуть полной грудью морозного воздуха, как что-то кольнуло в плечо, обожгло насквозь все тело, а потом растеклось теплом, пропитывая ткань одежды.

Глава 36

— Все? Ты уверен, что это все?

Женщина смотрела взволнованно, на бледном лице голубые глаза выглядели еще ярче, в них был такой нездоровый блеск, что мужчине, находившемуся рядом, показалось, что перед ним психически больной человек.

— Не могу знать точно, но шуму было много.

— Как не можешь знать, ты ведь был там, ты видел. Ты сам все сделал! Как можно этого не знать?

Женщина до боли прикусила губу, поморщилась, продолжая пристально вглядываться в лицо мужчины.

— Люба, прекрати истерику, даже я спокоен, а стрелять в человека, да еще не первый раз, это не так просто.

Мужчина устало потер лицо, наконец прошел в комнату, не раздевшись, и, не сняв обувь, сел в кресло, пытаясь расслабиться. Но стоило лишь прикрыть глаза, он видел лишь улицу, крыльцо и яркий ослепляющий свет в круглый прицел винтовки.

Нет, после выстрела легче не стало, наоборот, навалилась смертельная усталость, хотелось просто лечь и проспать неделю, но этого не будет, он знал.

Стоило немалых денег и усилий, чтоб узнать, когда прилетает самолет, а там уже быстро ориентироваться на местности, найти точку, выждать время. Он словно волк шел по следу добычи, преследуемый чистым азартом.

— В новостях ничего не говорят, словно ничего и не было. А ведь должны трубить на всю страну, я хочу, чтоб знали все, что он мертв, что больше не дышит со всеми одним воздухом. Андрей, как ты можешь спокойно сидеть? Андрей!

— Ну что ты от меня хочешь еще? Считай, что твой олигарх мертв, успокойся уже, принеси лучше выпить.

— А я не могу, просто не могу быть спокойной! Он испоганил мне жизнь, поступил как с тварью, вытер об меня ноги, сослал в промерзший городок, где несколько месяцев в году полярные ночи и совсем нет солнца. Выгнал меня как шавку, словно ему это позволено, словно он всемогущий и имеет право карать. А он никто, пустое место, он должен гнить в земле, а не ходить по ней.

— Прекрати кричать, и так башка раскалывается.