— Понял вас, седьмой.

Ранен? Сопротивление? Это точно он. Нет, пора завязывать с такими приключениями, только отдых, разобью у дома садик, посажу клубнику и астры. Перевезу туда Женю, малыш будет бегать по лужайке, а мы — пить чай. Красота.

— Пятый, мы в квартире, тело женщины без признаков жизни.

— Вас понял, седьмой.

— Труп? — спросил слишком громко.

— Наверное, наша Люба. Вот что значит, когда женщина связывается не с тем мужиком. Пойдем, посмотрим, нас должны пустить, поможем ее опознать.

Шли молча, дом, темный подъезд, третий этаж, выломанная дверь. В квартире светло, вполне прилично и чисто, не считая тела обнаженной женщины, которое портило весь интерьер. Бледная, почти белая кожа, неестественная поза с вывернутой шеей, на полу пустые бутылки из-под алкоголя, два бокала, одежда и белье.

Да, это была Люба, та самая, что очаровала меня год назад своей искренностью, добротой, ради которой я мотался в другой город. Но обертка оказалась красивее содержимого.

В квартире слишком много народу, но около тела лишь медэксперт и двое оперативников.

— Вот тебе и бессмертная, — сказал сам себе, находясь в легком шоке от увиденного.

— Владимир Сергеевич, вам знакома эта женщина? — немолодой, уставший мужчина задает вопрос.

— Да, это Любовь Михайловна Шумер, мы были знакомы какое-то время. Сообщение было отправлено с ее телефона?

— Экспертиза телефона будет позже. А имя Андрей Степанович Кочетов вам незнакомо?

— Нет. Это тот задержанный?

— Да, он оказал сопротивление при задержании, серьезно ранен. Но при нем была снайперская винтовка и другое оружие. Нам еще предстоит выяснить его связь с найденным трупом женщины и покушениями на вас.

— Да, хорошо.

— Мы вас не задерживаем, но просим не уезжать из города.

— Хорошо.

Возвращались, также молча, увиденное так и стояло перед глазами, а еще открытые глаза Любы, в которых было удивление. Никому не пожелаю такую смерть, даже врагу, получается, ее изнасиловали, а потом убили, свернув шею, кошмар.

— Домой?

— Нет, в клинику.

— Почти четыре утра.

— Неважно, хочу видеть ее.

— Я хотел рассказать о том, что узнал.

— Макс, давай не сейчас, вот реально — после всего этого хочется думать о прекрасном. Найди, кто сливал информацию о моем передвижении. Этот кто-то очень близок к нам. А теперь отвези меня в клинику, но без охраны, не доверяю я ей.

Глава 41

Евгения

— Тамара, перестань, все хорошо. Нет, ко мне не надо приезжать и сидеть, я не при смерти и стакан воды в состоянии себе налить сама. Здесь кормят, да, фрукты есть, много фруктов.

Тамара произносит целую речь, слышно, как она волнуется, и ее волнение передается мне. Хочу перебить ее и спросить, как Володя, где он сейчас, но не делаю этого, а она ничего сама не рассказывает.

— Точно все хорошо?

— Тома, не беси меня, я сейчас особо нервная, и любое произнесенное мной грубое слово могу списать на гормоны.

— Ты в новой палате?

— Да, сказали, здесь окна выходят во двор, красиво, — смотрю на букет из белых хризантем, они похожи на ромашки, хочется лета, а еще видеть его глаза. — Хорошо, что завтра домой, ты не видела Федора? Не могу до него дозвониться.

— У него, наверное, медовый месяц сейчас, не слезает с моей библиотекарши. А с Дымовым все в порядке, ты, конечно, не спросишь, как там твой мужик и где обливается кровью. Ты же у нас гордая.

— Он не мой. И да, я гордая. Я раз уже не замечала около себя вора и бабника, пусть я сейчас разочаруюсь на полную катушку, чем потом. К тому же Дымов — не Славка, с ним будет в сто раз сложнее и больнее.

— У мужчины тяжелые времена, сложности, его чуть не убили. Ой, какая ты дурная, ты бы знала, Берг.

— А то, что господин олигарх не обливается, как ты выразилась, кровью, я совсем недавно видела в вечерних криминальных новостях. До свадьбы заживет.

Сказала, а сама прикусила губу до боли.

— Все, некогда мне.

Отключилась, бросила телефон на колени. Конечно, я волнуюсь и переживаю, и видела, какой он бледный, и если еще начну думать о его свадьбе, до которой все непременно заживет, то точно свихнусь.

Ревность проснулась неожиданно. Обожгла, задела.

Ведь мог позвонить, написать хоть одно слово. Нет, надо заставить помещение цветами, а еще охранники принесли корзину фруктов и конфеты. Фантазия так и бьет ключом, как сделать женщине приятно.

До вечера время прошло быстро, позвонил сын, потом наконец дал о себе знать Федор, рвался приехать, но удалось отговорить его от этой идеи. Не стала ему говорить о своем положении, вообще никому не хочу о нем говорить, да и некому по большому счету.

Леонид с напарником заглядывали несколько раз, каждый раз выглядывали в окно и плотно задвигали жалюзи. Хотела узнать у них о той девушке с рыжими волосами и странном мужчине, похожем на ее надзирателя. Но они на меня только посмотрели, ничего не ответили и просто вышли.

Долго не могла заснуть, перед глазами мелькали разные картинки, а еще сценарии моей дальнейшей жизни. И в них с нами не было Володи. Именно с нами, со мной и ребенком. Что у него другая женщина, молодая красивая, они вместе идут по красной ковровой дорожке, их фотографируют десятки папарацци, они целуются, они счастливы.

Проснулась в холодном поту после этого увиденного кошмара. Открыла глаза, повернулась на бок. Запах — первое, что насторожило. Чуть уловимый аромат, узнаю его везде, кажется, пропиталась им за новогоднюю ночь. Это парфюм Дымова.

— Разбудил? Извини.

Становится нечем дышать, пальцы похолодели, сжимаю одеяло, медленно сажусь, вглядываясь в темноту и в силуэт мужчины. Сердце зашлось в бешеном ритме, в горле встал ком, а в глазах слезы. Не могу сказать ни слова, но я до боли счастлива его видеть, именно до боли, накрывающей мое сознание душной волной.

— Как ты?

Теперь он рядом, но все равно не вижу лица мужчины, чувствуя лишь аромат, дыхание. А потом тепло. Он берет мои ледяные пальцы, обжигая теплом, сжимая, приводя меня в чувства.

— Женя?

— Да, да, все хорошо. Что ты тут делаешь?

Беру себя в руки, медленно вдыхаю через нос.

— Хотел тебя видеть, не мог ждать до утра.

— Зачем?

Задаю глупые вопросы. Я, наверное, должна кинуться на шею, плакать от радости, что мой мужчина наконец пришел, целовать его лицо, благодарить бога и провидение за такое счастье. Что ему и так непросто, ведь он был на волосок от смерти.

Не могу.

И не собираюсь.

Я уже была слепой овцой.

— Затем, что не мог не прийти.

— А уходил для чего?

Не узнаю свой голос: тихий, холодный. А душа в это время кричит так громко, что начинаю задыхаться.

Он молчит.

Дымов просто молчит, продолжая стоять рядом, держать за руку, нежно сжимая пальцы.

— Прости меня. Прости за все. За то, что ушел, нет — убежал на другой край страны, что не разобрался, что не поговорил с тобой. Прости, что не дал о себе знать, после того, что было между нами в деревне, прости, что наговорил гадостей, что посмел думать о тебе плохо. Прости.

Глаза привыкли к темноте, теперь вижу, какой он обросший, левая рука плотно прижата к телу, а голос и слова пробирают меня до костей. Соскучилась очень.

— Не нужно столько извинений. Если ты из-за ребенка, то не стоит. Я ничего у тебя не прошу, так получилось, что он уже есть, и он родится. Не надо ложных обещаний и клятв, мы взрослые люди и можем решить все миром и без лжи, жить нормально. Но только прошу, не обещай ничего, мне не двадцать и лимит наивности исчерпан.

Сказала, а у самой руки задрожали и голос осип.

— Женя, ты вообще в своем уме?

— Что… что?

— Я, можно сказать, в любви сейчас признаюсь, а она несет черт пойми что, — повышает голос, вздрагиваю.

Вот теперь это мой Дымов, без ноток сочувствия и трагизма в голосе. Требовательный и наглый. Володя разворачивает меня в себе, одной рукой крепко держит за плечо, он совсем близко.