— Да.

— А где Владимир Сергеевич сейчас?

— Не могу знать, наверное, в больнице, а может, нет. Может, уже все, того.

Поганое слово «больница», ненавижу его, поморщилась, положила руку на крупную кисть Леонида, вновь заглянула в его синие глаза, второй охранник просто стоял и молчал.

— Того — это как? — Стало совсем нехорошо. — Совсем того?

— Выписали или сам ушел, он на месте сидеть долго не любит.

Уже хорошо, что не на том свете. Вздохнула, нервно заправила волосы за ухо.

— А как он попал в больницу?

— Мне не велено говорить.

— А я сейчас включу телевизор, и все сама узнаю из новостных каналов, давайте не будем терять время, Леонид. Если вы хотите быстрее увести меня в безопасное место, то говорите.

— Покушение вчера было у ресторана, но пуля прошла навылет.

— Прекрасно. Ладно, везите меня куда хотели. И возьмите мои вещи.

Не стала больше сопротивляться, поправила на груди одеяло, надо было встать, пойти во всем разобраться, но я боялась сделать лишний шаг или резкое движение, все-таки была операция. Парни выполняют приказ, они молодцы.

Значит, Владимир Сергеевич все знает, где я, что тут делаю, и принял меры о безопасности. Похвально, но мне это все не нравится. Если есть охрана, значит, есть вероятность нападения на меня, это я сама уже сделала выводы. Надо меньше смотреть детективы.

При въезде в новую палату вышла заминка, что-то мешало проезду, пока парни возились, обратила внимание на девушку у окна, а еще на одного высокого и худощавого мужчину. Он смотрел только на нее, сложив руки впереди, взгляд охранника, которому было велено охранять добычу, не его добычу, но приказы он выполнял всегда.

Рыжие длинные вьющиеся волосы собраны в низкий хвост, всегда о таких мечтала. Стройная, даже хрупкая, объемный халат, вот она поворачивается на шум, смотрит в никуда, такой пустой, отрешенный взгляд. Это ее привезли на аборт, сразу поняла. Бедная девочка.

— Все, готово, извините, Евгения Генриховна.

А когда я наконец оказалась в безопасной, по мнению Савельева, палате, обалдела от количества цветов, что были в ней. Корзины, вазы на полу и на подоконнике, розы, лилии, хризантемы и те самые ирисы.

Красиво, конечно, но я бы лучше посмотрела в глаза тому человеку, который все это купил. Меня наконец оставили одну, пришел доктор, цветы его не удивили, наверное, он и не столько их видел. Провел осмотр, сказал, что все хорошо, но все равно придется остаться еще на день и ночь, разрешил встать и принять душ.

И вот, стоя под горячими потоками воды, я думаю, что скажу, когда увижу Дымова.

Да, я беременна от вас, не стоило разоряться на цветы, ребенок мой, от вас ничего не нужно, я справлюсь сама. А еще — что я переживала за его жизнь, что не хотела думать о плохом, что хочу быть с тем электриком, а не с олигархом, с ним как-то проще.

А еще — что люблю его.

Глава 40

Дымов

— Макс? Она в безопасности?

— Думаю, да.

— Что значит «думаю, да»? Ты сейчас поедешь туда и будешь лично нарезать круги возле той клиники.

— Владимир Сергеевич, не мешайте работать, вы, кажется, на больничном, вам надо больше отдыхать, а ты вертишься под ногами у оперативников и группы захвата. Иди домой.

Вокруг правда суета, мне раньше не приходилось видеть, как бойцы готовятся к заданию. Несколько машин, уже темно, мороз, ясная морозная ночь, что-то зима в этом году особо лютая. Прошло чуть больше суток, как меня подстрелили словно дичь на крыльце «Шаляпина», а потом хирург залатал — и вот же, гад такой, усыпил как котенка.

Зато как проснулся, была уже информация о странном сообщении с пожеланием мне сдохнуть и даже адрес написавшего. Но первые мысли после пробуждения были о Жене, о ее безопасности, и ехать к ней объясняться и каяться во всех своих мыслях и грехах было опасно.

Если за мной следят, если, кто бы там ни был, знает о моем передвижении, значит, у нас завелась крыса. Вот Савельеву еще один ребус, не отгадает, место в Якутии уже есть, сам был, все видел.

— Совсем больной, как я могу сидеть дома?

— Плечо нельзя переохлаждать, хоть в машину сядь не топчись ты тут. А то брюзжишь как старик.

— Нормально все с плечом, — поправляю тугую повязку, обезболивающие еще действуют, кое-как надел теплый свитер, сверху пуховик ребят из охраны. — С Женей точно все нормально, что Тома говорит?

Савельев поворачивается в мою сторону, странно так смотрит, качает головой. Нас окутывает ночь и тусклый свет от мигающей лампочки над подъездом, около которого стоит наша машина, охраны, а еще несколько оперативников.

— Слушай, тут бойцов с автоматами два десятка, сейчас начнется операция по захвату твоего киллера, а ты все о любви. Сколько можно уже думать и сомневаться? Вот ты хоть увольняй меня после, я согласен и на север ехать, но если вы господин олигарх без мозгов и слепой, то я умываю руки.

— Мне плевать на киллера, мне важна моя женщина и мой ребенок.

— О, как заговорил, пуля точно в голову не попала? Володя, все нормально, помнишь того Никифорова, подполковника — сейчас в той самой клинике его девочка. Там охраны больше, чем пациентов, Форт Нокс отдыхает, и с Женей все хорошо, да взял бы сам позвонил и узнал, как дети малые.

Не могу звонить, не то по телефону, хочу глаза ее видеть, любое в них выражение. Пусть ненавидит, пусть говорит гадости, стерплю, а потом зацелую. Реально мальчишкой становлюсь рядом с ней, похоть свою не могу обуздать.

Хочу видеть, слышать, трогать, говорить. Мы так мало говорили. Хочу знать всю ее жизнь. Хочу снова в деревню, в баню, а еще развести ее быстро и Славке пинков навешать, нет, лучше снова нос разбить, так красивее.

— Седьмой, у нас объект. Мужчина, в руках длинный кейс, вышел из соседнего подъезда, идет к стоянке.

— Вас понял, пятый, ведите его.

Рация в руках Макса ожила, мы переглянулись. Кто и куда может идти с длинным кейсом ночью? Но он из соседнего подъезда.

— Как так мы просмотрели Любу?

— Год прошел, она сидела тихо, парикмахершей работала, вообще никуда не совалась. Я сам был в шоке, когда поняли, что это сообщение с номера, что на нее был зарегистрирован, отправлено. Ведь и не побоялась. Бессмертная что ли?

— Кто на сообщения обиженной бабы будет обращать внимание, но в свете событий она это сделала зря. Может, спит уже давно и вообще не причастна ко всему. Напилась, написала гадость, ну как это у баб бывает, — размышляю вслух, воздух морозный, ночь ясная, а умирать страшно, понял это недавно.

— Нет, не верю, что непричастна, это я, дурак, не смотрел в ту сторону, даже не думал, что она найдет себе подельника или наймет кого. Я вообще копал в другую сторону.

— В какую?

— Да партнер твой французский воду мутит.

— Анри?

— Он самый.

— Давно мутит?

— В том-то и дело, что нет, но та девчонка, что обольщала нашего Антошку с отдела аналитики была точно с его подаче. А я все складывал вместе покушения и тот случай, пытался найти общую линию.

— Седьмой, объект с кейсом сел в серую иномарку, номера семь четыре ноль, кейс на заднем сиденье.

— Приказ — взять тихо. Пятый, как поняли?

— Вас понял, седьмой.

Мы снова с Максом переглянулись, прервали свой разговор. Напряжение в воздухе стояло такое, что трудно было дышать, и совсем не чувствовались холод и начинающаяся боль в плече.

По улице пошло движение, хорошо, что ночь, иначе бы здесь собралась толпа народа. Если тот, кого сейчас берут — киллер, то это совсем как в кино, нет, в кино все очень красиво, а здесь суровая реальность.

— Сядь в машину, — Макс цедит сквозь зубы, видно, как он напряжен, как вглядывается в темный переулок. — Сядь, это может быть опасно.

— Да перестань уже включать заботу.

Началась беготня, несколько бойцов поспешили в сторону парковки.

— Что происходит?

— Не знаю.

— Пятый, мы взяли его, объект оказал сопротивление, есть раненый, вызовите врача.